Время для жизни [СИ] - taramans

Эта неделя была бешенной. В клубе постоянно толклись какие-то люди — взрослые и дети, знакомые и незнакомые. Суматоха!

«Блин! Когда же это кончится-то?».

За два дня до открытия, в клуб приехали все калошинцы, с самим во главе. Ну что сказать? Работать ребята умели, не отнять! И все инструменты сами затащили, прошлись по сцене, переговариваясь между собой, обмениваясь какими-то им одним известными фразами. Потом встали, и отыграли все, что было нужно. Здорово отработали! Даже Илья признал — молодцы!

С Игорем Иван больше не конфликтовал, даже шутками перебрасывались порой. Как сказал ему Калошин:

— Я должен был попробовать перегнуть Вас. Мы же за денежку работаем, есть-то все хотят, и почему-то — что получше требуют! Мне в ансамбле абы кто не нужен, а значит и зарплату людям я должен платить привлекательную. Ну — не вышло с Вами. Но жизнь-то продолжается. Чего уж теперь ругаться? Глядишь, ты еще что-нибудь нам подкинешь.

Потом помолчал и продолжил негромко:

— Ты это… Иван! С Варей держи ушко востро! Она баба умная, тоже может попробовать тебя облапошить. Да что там может попробовать? Она точно так сделает! Не ошибись. У меня же нет того, чем она может тебя прельстить, а она — умеет, да! — как-то сально у него получилось это…

А Варя на сцене была — хороша! Похоже она приняла то, что он ей советовал, да еще и сама подумала. Вот и выдала — ух! От ее исполнения песен даже Мироныч стал своей больной ногой притопывать, да и Яков плечом подергивал — «хороша, стерьвь!».

Мироныч подошел к нему и придержав за локоть скзал:

— Ты это, паря… смотри — девка-то — огонь! Такие ух как умеют парням головы глумить! И не думай, что ежели ты ее целовал, да за задницу тискал — что все, твоя она! Хрен там! Такую попробуй еще удержать в руках! Оно-то для баловства… такие девки — ох и хороши! А вот ежели что серьезное… то — не советую!

Окружающим людям, смотревшим на генеральную репетицию, солистка тоже очень понравилась. Ладная, в ситцевом простеньком сарафане чуть ниже колена, в простом светлом платке, наброшенном на плечи, она была — очень и очень хороша! А уж по канонам здешней и нынешней красоты — так и вообще, восходящая звезда Никольской эстрады! А уж как она в конце песни закружилась, да сарафанчик до середины бедра у нее поднялся — фурор, не иначе! И пела она — очень здорово! Косов не мог сказать — лучше или хуже, чем Толкунова или Герман. Наверное — по-другому, но тоже — здорово!

«Мда… похоже «динамо» — оно не то, что назревает! Оно уже вызрело, и хрен тебе Ваня, что достанется из этого местечкового великолепия! На концерте явно будут какие-то местные шишки, и Варя, очень на то похоже — упускать свой шанс не собирается! Вон как щечки-то горят, и глазки блестят! Видит же, как на нее реагирует народ, особенно мужская его часть!».

Улучив момент, он прижал ее за вешалкой, которую организовали в фойе, перед дверью в его каморку:

— Варя, Варя, Варя… Душа моя! А что же ты так забывчива? Позабыла мил-дружка Ванечку, а? А ведь мы, я думал, с тобой обо всем договорились? Или жизнь на этом кончилась, или тебе в будущем песни новые будут не нужны?

Эта лиса, улыбаясь, внимательно выслушала его слова, даже позволяя себя изрядно так потискать, а потом прошептала ему на ухо:

— Ну что ты, Ваня! Ну что ты надумываешь всякое на бедную девушку? Все я помню. Но сам же видишь — и не время, и не место! Людей же вокруг сколько? И где же мы с тобой миловаться будем? Не у всех же на виду, бесстыжий! Мы не помрем, вот прям завтра, что же — времени не найдем, да чтобы в уюте да хорошенечко так… близко познакомиться?

Увидев взгляд Ивана, направленный в сторону его каморки, засмеялась:

— Ну… может и вариант, конечно. Но не сейчас же? Ну все, все… пусти, а то не дай бог, кто увидит!

От ее слов, да такого горячего дыхания, да прямо в ушко… Иван размяк и выпустил Варю из своих похотливых и загребущих рук. Ух и стерва, тут Яков прав.

А Варя была права — вокруг много людей, и не все они занимались своим делом. Кое-кто и увидел, то, что видеть вовсе не стоило.

Когда он вышел покурить, и сел на крылечко, возле входа в свою каморку, из-за угла вышла Зина. По ее устремленности было понятно, что вовсе не прогуливалась она здесь случайно.

— Вот уж Ваня, не подумала бы, что ты такой кобель! И что ты там за вешалками с этой… прости господи… делал? Песенки разучивал? А ну-ка подвинься… дай девушка сядет, невежа.

Зина села рядом с ним на крыльцо. Эти ступеньки и так широкими было не назвать, и сидела она сейчас, прижавшись бедром к ноге Ивана.

— Зиночка! А пристало ли комсомолке — господа поминать? Разве это… не дурной тон для современной девушки?

Та отмахнулась:

— Да ладно! Понятно же, что это просто присказка такая! Так ты мне не ответил. Что ты там с этой… делал?

Иван «включил чекиста»:

— С какой целью интересуетесь, гражданочка?

— Вань! Ты тут дурака не включай, так же ты говоришь, да? Спросила — значит надо.

Иван задумался:

— А позволь спросить — кому это надо? Тебе… или… Кире?

Девушка рассмеялась, махнув в его сторону рукой:

— Что, несчастный влюбленный, не можешь успокоиться никак?

— Зин! Вот сейчас… сейчас я серьезно хочу тебя спросить… как умную, и э-э-э-э… не злую девушку, которой я плохого вроде бы не делал… А что… так заметно, ну… про Киру?

Она, как показалось, с жалостью на него посмотрела:

— А ты думаешь, что нет? Ты, Ванюша, и так-то… умным не выглядишь. Вон, хотя бы по этим, твоим шурам-мурам с Варькой этой — понятно. Ну… бывает. Мужчины, они вообще, как смазливое личико увидят, немного больными становятся. А если к этому личику и задница смачная прилагается, то болезнь резко начинает прогрессировать. Буквально — на глазах. Вот и ты — такой же! Она тебя вокруг пальца сейчас водить будет, дурачка этакого! Илью вон, в свое время, замотала. Потом, выгоду почуяв, к Калошину переметнулась. Но тот парень-жох, он свое не упустит, но и мозги себе заси… запудривать не дал. Та еще сволочь!